Фаворитка короля - Страница 57


К оглавлению

57

Я увидела ее лицо, на котором блестели серебром дорожки от слез.

— Миледи… — Меня потрясло столь глубокое проявление чувств.

— Прости меня, — прошептала королева. — Я была жестока к тебе. Я понимаю это… И ты ни в чем не виновата, но я просто не могла… — Объяснения утонули в нахлынувших переживаниях, каких не выразить словами. — Но ты ведь понимаешь меня, правда? Понимаешь, как невероятно трудно мне было призвать тебя сюда снова… И все же я скучала по тебе… У меня сердце разрывается на части… — Слезы хлынули из ее глаз ручьями.

— Понимаю, миледи.

Конечно же, я все понимала и могла позволить себе быть великодушной. Понимала каждую мелочь в том клубке, который сплел воедино нас троих, где каждый из нас был верен и не верен двум другим, где у каждого были поводы для ревности и глубоких огорчений. С того дня, когда Эдуард навестил меня в Ардингтоне, многое стало мне более понятным. И еще понятнее — за последний час, когда развеялись все мои опасения. Правда заключалась в том, что я стала неуязвима. Выпады Изабеллы не могли причинить мне вреда, потому что сделать мне что-нибудь она была бессильна. Теперь даже Филиппа не могла прогнать меня прочь, если уж сам Эдуард потребовал, чтобы я вернулась. В глубине души я торжествовала и одновременно стыдилась этого под градом слез, катившихся из глаз королевы. Она не заслуживала таких страданий, но ведь я не была повинна в них с самого начала. Мы все знали, на что идем, разве нет?

Я покрыла поцелуями сильно отекшие пальцы королевы, подняла с пола вышивку и вытерла ей слезы, как и положено хорошей domicella. За то время, что меня здесь не было, она постарела, но все же сумела выдавить слабую улыбку, из-за которой испытываемое мною чувство вины разгорелось жарким пламенем. Добрая, страдающая Филиппа поцеловала меня в щеку, расспросила о малыше, подарила расшитый наряд для него, а мне самой преподнесла отрез алого шелка на новое платье.

Так я снова тихонько проскользнула на свое место в свите Филиппы — легко и без помех, как форель в котелок, где варится уха. Трудно было удержаться и не показать врагам моего торжества над ними, однако я отнюдь не была дурой и отлично видела не только лицевую, но и оборотную сторону этой монеты: меня нельзя задевать лишь до тех пор, пока я нужна Эдуарду. Придворные дамы и джентльмены при встречах проявляли сдержанную учтивость — если не присматриваться слишком пристально к тем взглядам, которыми они провожали меня. Не стоило вглядываться в их глаза, горевшие ненавистью — или, быть может, завистью? Вслух никто об этом не говорил (и не заговорит, покуда жив Эдуард), но одна мысль не давала покоя: мое положение упрочилось на многие месяцы, возможно, и на целые годы. А как же быть с моей преданностью Филиппе? Более того — с горячей привязанностью к ней? Я испытывала угрызения совести, когда она на моей груди рыдала о том, что Эдуард ей изменяет. Но разве не она сама все затеяла?

Однако я отбросила все неуместные сомнения, когда осталась наедине с Эдуардом и он заключил меня в свои объятия и поцеловал с жаром, который отличал всех Плантагенетов.

— Мы давно не были вместе, Алиса.

— Но теперь я вернулась к вам.

— И не покинешь меня больше.

— Не покину, если вы сами меня не прогоните.

— Я этого не сделаю. — Ловкие руки с тонкими пальцами расплели мои волосы, потом погладили мои щеки, а на губах короля расцвела улыбка. — Тебя не было слишком долго.

Слишком долго. Я тосковала по нему гораздо сильнее, чем могла предполагать. Когда Эдуард целовал, ласкал, любил меня на своем ложе — это было как бальзам на душу. Я вернулась на свое место.

А Изабелла? Она нас покинула. Взбалмошная Изабелла влюбилась; с де Куси она заигрывала, увивалась вокруг него, умасливала его, тогда как отцовских увещеваний и слышать не желала. Сам де Куси, в котором принцесса души не чаяла, похоже, отнюдь не был убежден, что ему повезло, и с радостью оказался бы сейчас где-нибудь подальше: одно дело — взять в жены английскую принцессу, совсем другое — иметь дело с Изабеллой и ее грозным родителем.

— Слишком он молод, слишком малозаметен, — сказал Эдуард, когда дочь в первый раз обратилась к нему с просьбой дать согласие на этот брак.

— Ну почему ты не сделаешь хоть что-то полезное! — не глядя на меня, пробормотала Изабелла, когда мы оказались наедине. — Ты пользуешься телом моего отца — так, наверное, он и ухо к твоим словам преклонит! Ну уговори же его, ради всего святого!

Мне доставило удовольствие отказать ей с безукоризненной учтивостью — просто чтобы взъерошить ее королевские перышки.

— Боюсь, это не в моей власти, миледи.

Вне зависимости от моего вмешательства, король принимал решения самостоятельно. Принял и на этот раз. Признав свое поражение, Эдуард обуздал чувства и пожаловал де Куси титул герцога Бедфорда, наградил его орденом Подвязки, чтобы сильнее привязать к интересам Англии, а про себя пожелал французу, чтобы жена его стала не такой строптивой. Обвенчали их в приносящем удачу месяце июле, в Виндзорском замке, со всей пышностью и блеском, на какие только смог раскошелиться король под уговорами дочери. А в начале ноября они уже оказались во Франции.

— Надеюсь, в следующий свой приезд я тебя здесь не застану. — Замужество нисколько не умерило язвительности Изабеллы.

— Я не стала бы ставить на этот шанс великолепный свадебный подарок Эдуарда! — Неуверенность в своем будущем я привыкла отменно маскировать, а если приходилось, то и просто держала пари.

— И я не стану, — выдавила Изабелла жалкое подобие усмешки. — Как бы ни был уверен, нельзя рисковать пожизненной рентой и поистине королевским приданым в самоцветах! А мне, наверное, даже будет не хватать твоего острого язычка, Алиса Перрерс!

57