— Эдуард, милый, вы пришли ко мне. — Слова давались ей с трудом, но я расслышала в них радость.
— Разве вы в этом сомневались?
— Нет. Алиса сказал мне, что вы придете. — Она мельком взглянула в мою сторону, но в эту минуту я была ей совершенно безразлична. Все внимание она сосредоточила на находившемся рядом с ней мужчине. — Как счастливы мы были вместе! И столько лет уже…
— Я готов снова жениться на вас. Завтра. Сию минуту. — Эдуард ласково пригладил упавшую ей на лоб прядь спутанных поредевших волос.
— А вы очаровательны, как всегда, — выговорила она со слабым смешком.
— Мне, кроме вас, никто и не нужен.
Меня эти слова поразили в самое сердце. Чтобы не мешать им, я отступила к самому гобелену, ощущая спиной его материю и скрытую под ней твердость каменных глыб. «Тебе здесь нечего делать!» — неумолимо твердила моя совесть.
— Когда смерть разлучит нас… — донесся до меня шепот королевы.
— Нет!
— Когда смерть разлучит нас, — повторила она, — исполните ли вы три моих просьбы, милый мой господин?
— Леди! — воскликнул Эдуард, задыхаясь. — Я сделаю все, о чем бы вы ни попросили.
— Тогда уплатите мои долги. Мне невыносимо думать, что они останутся неуплаченными.
— Вы всегда были расточительны. — Нежность, звучавшая в голосе Эдуарда, провала плотину моих слез.
— Я и сама это знаю. Так уплатите? А потом раздайте деньги и подарки по моему завещанию.
— Исполню.
— И последнее. Эдуард, любимый мой, упокоитесь ли вы подле меня, в Вестминстерском аббатстве, когда минет срок, отпущенный вам на земле?
— Да, это я тоже исполню.
Эдуард склонил голову, коснувшись лбом ее руки. Так они молчали некоторое время, все в комнате стихло, и я тихонько прикрыла дверь, оставив их наедине. Они даже не заметили моего ухода. Во мне они не нуждались.
Никем не замеченная, я прошла анфиладой передних и приемных, пробираясь к выходу на пустынную замковую стену, по которой можно было гулять. На удивление, все мысли были у меня только о себе самой, но я не могла заставить себя думать о ком-нибудь другом. Я всплакнула о тех двоих, чье свидание только что наблюдала, однако где упокоюсь я, когда наступит мой черед? И кто будет спать вечным сном рядом, по своему желанию или по моей просьбе? Я оставалась такой же одинокой, какой была всегда, если не считать этой быстро угасающей женщины и ее убитого горем мужа. Кого могла назвать я другом во всем обширном королевском дворце? Никого. Кто хотя бы просто вспомнит обо мне? Может быть, Вильям де Виндзор — но у него ко мне особый интерес, как, впрочем, и у меня к нему. А Уикхем меня заклеймит.
Вот я и рыдала по Филиппе, Эдуарду и по самой себе. И еще — от страха перед будущим, предвидеть которое отныне было не в моей власти.
Конец наступил в пятнадцатый день августа, после того как Уикхем соборовал и причастил королеву. Мы были рядом с ней: Эдуард, юный Томас Вудсток и фрейлины, проливавшие горькие слезы, как и все во дворце, от сокольничего до последнего поваренка. Никто из них не остался безучастным к смерти королевы, столь любимой при жизни. Я помолилась за упокой ее души, в последний раз прикоснувшись к ее ноге, укутанной роскошным покрывалом, на котором было вышито множество династических львов Плантагенетов. Перед самой кончиной королева поманила меня к себе и прошептала на ухо — так тихо, что я сама едва ее расслышала:
— Обещай мне!
— Обещаю.
Понимала ли она сама, о чем просит? Представляла ли себе, какое тяжкое бремя на меня возлагает? Наверное, не представляла, и все же я выполню ее просьбу. Буду по-прежнему выплачивать ей свой долг, если только это окажется в моей власти.
Когда Филиппа испускала последний вздох, король, державший ее руку, поцеловал королеву в лоб.
— Эдуард… Любимый мой… Какая у нас была семья…
Эдуард склонил голову и, не стесняясь присутствующих, зарыдал. Возможно, я завоевала его привязанность, его уважение, ко мне влекли его побуждения плоти. Но сердце его принадлежало только Филиппе, и даже после смерти она одна будет им владеть. С ней Эдуард утратил свою путеводную звезду, твердую опору под ногами, ясное место в этом мире.
И вот королева ушла из его жизни. Все равно что опустел великолепный замок, разграбленный, лишенный всего, что наполняло его. Виндзорский дворец словно погрузился во мрак. Эдуард, как привидение, бродил по комнатам и переходам; безмерность потери подорвала его силы, затмила даже неукротимый дух Плантагенетов. Он делал все, что было положено, но, похоже, приказания отдавала лишь пустая оболочка, лишенная сердцевины. И все делал сам — я, его любовница, не имела никакого касательства к погребению его супруги. Набальзамированное тело его любимой Филиппы будет переправлено по Темзе на королевской барке, а оттуда траурная процессия двинется по улицам Лондона к Вестминстеру, чтобы горожане имели возможность выразить свою скорбь и проводить королеву в последний путь. Похоронят ее в часовне Эдуарда Исповедника, согласно ее последней воле, в загодя приготовленной гробнице, где статуя на надгробии изображает ее такой, какой она была при жизни: простой женщиной, чье сердце переполняла любовь.
Бесцветным голосом Эдуард подтвердил завещание королевы: казначей будет выплачивать мне (как и всем остальным фрейлинам) по десять марок дважды в год — на Пасху и на Михайлов день — в благодарность за службу королеве. Нам всем также выдали по большому куску черной материи на траурные платья. Меня она в завещании ничем не выделила.