— Да ни гроша! — ответила она лукаво. — Я была уверена, что вся подготовка сойдет на нет из-за ненависти Джоанны.
— Значит, вы ошибались, — заметила я с радостной улыбкой.
— Выходит, что ошибалась.
Но Джоанна от своего не отступилась. Она еще даже не взялась за меня как следует. Когда пир подходил к концу, когда вино полилось рекой, а менестрели весьма немузыкально (на мой вкус) стали орать свои песенки, подзуживая придворных прыгать и скакать в буйном исступлении, принцесса Уэльская незаметно поменялась с кем-то местами, оказалась рядом со мной, наклонилась и вперила в меня тяжелый взгляд.
— Когда я стану королевой Англии, я уничтожу тебя за то, что ты натворила.
— И что же такого я натворила? — Я не опустила глаза, а во взгляде моем сквозило даже некоторое высокомерие.
— Околдовала его! Ты завладела разумом короля и извратила его мысли! Ты захватила себе место, на которое не вправе даже претендовать. Никогда и ни за что. Ты строила козни и плела интриги, пока он не стал слеп ко всему, кроме твоих желаний. А ты на каждом шагу только и морочишь ему голову.
Эти нелепые обвинения поразили меня, но не встревожили. Я решила ответить ей ее же словами.
— Припоминаю, миледи, вы мне давали советы: умная женщина-де должна непременно уметь лицемерить, — да еще посмеивались, когда я не в силах была этого постичь. — Ее щеки стали наливаться багровым цветом, и я улыбнулась. — Но мне не пришлось лгать и притворяться. Я выказываю королю надлежащее почтение, вы же и этого не делаете, миледи. Или вы считаете, будто он так ослабел рассудком, что не способен противостоять женскому коварству?
На мгновение она застыла с открытым ртом.
— Да как ты смеешь! — Джоанна не ожидала, что я вообще наберусь смелости с ней спорить.
— Я ничего не дала стареющему королю, кроме радости и удовольствий.
— И только? — Джоанна очень быстро овладела собой, тут я должна отдать ей должное. — Я вижу куда больше, мистрис Перрерс! Вы запускаете руки в королевскую казну. Кто платит за все те наряды, в которых вы щеголяете? Вы расхаживаете по дворцу, будто королева. Я вас насквозь вижу — вы хитрите и ластитесь к королю, пока не выжмете из него все, что только удастся: земли, поместья, опеки. Когда я стану королевой, я отберу все, что вам удалось у него выклянчить, так что придется вам собирать вещички и возвращаться в тот убогий монастырь — возвращаться только с тем, что на вас надето. И даже не в таком роскошном наряде, клянусь… — Она окинула взглядом мое новое сюрко из королевского алого бархата с разрезами по бокам и украшенные самоцветами сеточки, в которые я заправляла волосы. — И кто тогда станет вспоминать Алису Перрерс? А если обнаружу, что когда бы то ни было вы хоть на йоту преступили закон, то засажу вас за решетку до конца ваших дней. Для такой, как вы, позорный столб — слишком большая роскошь! Даже петля!..
Я смотрела в ту сторону, где сидел рядом со своим отцом принц Уэльский, и большую часть гневных речей Джоанны пропустила мимо ушей. То, в чем она меня обвиняла, мне было не внове. Во всех закоулках дворца можно было слышать то же самое, часто без малейших доказательств. И я к этому уже успела привыкнуть.
— Посмотрите туда! — перебила я речи Джоанны кивком головы. Она посмотрела, и слова замерли у нее на устах. — Вы и вправду смотрите? И верно оцениваете то, что видят ваши глаза? Так когда вы станете королевой Англии?
Двое мужчин. Один уже стар, другой должен быть в самом расцвете сил. Один только начинал угасать под необоримым грузом лет, другой стремительно приближался к своему концу. Если только не случится чуда Господня, то ни один англичанин не рискнет поставить кошель золота на то, что принц Уэльский переживет своего отца. Эдуарду уже исполнилось пятьдесят девять лет, принцу же — сорок один, но я не сомневалась, кто из них умрет раньше.
И Джоанна это поняла.
Я видела, как глубокое волнение охватило ее, исказило все черты до такой степени, что всякие следы былой красоты превратились в свою противоположность. Значит, она любит принца. Несмотря ни на что, я почувствовала, как у меня сжалось сердце: я испытала неожиданный прилив сострадания к Джоанне.
— Вам, должно быть, невероятно тяжело ощущать свое бессилие… — проговорила я.
Напрасно я расходовала на нее сострадание. Пусть глаза Джоанны и потемнели от отчаяния, но от моего замечания она отмахнулась и решительно хлопнула ладонью по столу.
— Отдых и заботливый уход поставят моего господина на ноги. А вот ваши дни сочтены. Принц выживет, увидите, потом на смену ему придет мой сын. Я буду королевой Англии, а от вашей удачи и следа не останется. — Ее руки, лежащие на столе, сжались в кулаки.
— Я желаю добра и вам, и принцу Уэльскому, миледи, — пожала я плечами, парируя ответный взгляд Джоанны, который мог бы прожечь щит с пятидесяти шагов. Не сбудутся ее мечты о здоровье принца — Джоанна безнадежно отгораживается стеной от правды жизни. Я встала и подошла к Эдуарду, любуясь его лицом, просветлевшим после бесед с сыном.
С возвращением принца Уэльского Эдуард окреп, и это не осталось без последствий. На Пасху я родила еще одного ребенка, девочку, нареченную Джейн и присоединившуюся к своей сестренке в Палленсвике. Не слишком красивое дитя: она унаследовала мои густые брови и темные волосы, но мне она от этого была только милее, а Эдуард подарил ей серебряную чашу, и я спрятала эту чашу вместе с тремя остальными. Эдуард в подарках новорожденным не отличался изобретательностью, но то, что он признал эту девочку с черными бровями, не могло не привести меня в восторг.