— Виндзор!
Он обернулся молча. Даже на расстоянии было заметно, что настроение у него ничуть не улучшилось. Он стоял в тени, мерцающее пламя факела освещал край его плаща и поблескивало на висевшем у пояса мече. Он и был человеком тени, душа которого скрывалась в неизведанных безднах. Женщине потребуется немалая храбрость, чтобы сблизиться с таким.
— Ради вас я могу это узнать.
— Так узнайте. Зачем же стоять без толку?
Когда-то давно, четыре года назад, он, так же собравшись уходить, вернулся и принес извинения за неучтивость. Теперь же он просто стоял и словно ждал, что я сама к нему подойду. Я не подошла. Мы оба сами загнали себя в тупик.
— Я не на побегушках у вас, сэр Вильям, — гулко разнесся по залу мой ответ.
Виндзор отвесил низкий поклон, трепеща от злости.
— Милейшая Алиса, милая как никогда. Вы будете присутствовать, когда Эдуард станет поносить меня за безнравственность, за все, что я сделал, а потом пошлет меня ко всем чертям?
— Этого я ни за что не пропущу.
— Вы замолвите за меня словечко?
— И не подумаю. Но не стану и осуждать вас, пока не услышу веских доказательств.
— Стало быть, вы не враг мне?
— А разве я когда-нибудь говорила, что я вам враг?
Вместо ответа он невесело рассмеялся. Ну, хоть засмеяться я его заставила. Взбежал по лестнице, всем своим видом выражая крайнее нетерпение, однако злости в нем явно поубавилось. Все же на верхней площадке он остановился и посмотрел на меня.
— Вы нарочно ждали меня здесь?
— Нет, разумеется!
Он поклонился и взмахнул шляпой, показывая, что ни на минуту не поверил мне. Потом исчез под сводами коридора второго этажа, а я стояла и смотрела ему вслед.
И что же дальше? Я не чувствовала удовлетворения и не желала предоставлять это дело естественному ходу событий. Мне никогда раньше так не хотелось сблизиться с кем-то из вельмож. Да, иной раз было необходимо завоевать чье-то внимание, дабы добиться поддержки и тем оградить Эдуарда от неприятностей. Но чтобы вот так? Дружба с Виндзором, его уважение не принесут мне добра. И все же мне очень хотелось завоевать его дружбу.
Я размышляла, пока стук его каблуков не замер окончательно где-то вдали. Все-таки ему я доверяла больше, чем Гонту. Потом я отбросила все эти мысли, ибо они путались и ни к чему прийти я не могла. Время покажет. Конечно, я буду рядом с Эдуардом, когда король станет критиковать поведение и деятельность Виндзора. И, конечно же, я ни за что не стану осуждать, пока не услышу его оправданий.
Думы о Виндзоре тревожили мою совесть. Тревожили? Скорее уж рвали ее на части, как голодный кот зазевавшуюся жирную крысу.
Эдуард, не советуясь со мной, повелел Виндзору явиться завтра, за час до полудня. Король был в ясном сознании и вне себя от гнева. Мне показалось, что во многом повторяется его былая встреча с Лайонелом, только на сей раз гнев Эдуарда не смягчала радость от встречи с сыном. В конце концов он ведь Лайонела простил. Сейчас ни о какой мягкости и речи быть не могло, обвинения падали на голову Виндзора одно за другим. Эдуард буквально кипел и не сдерживал себя в выражениях, а в тот день голова у него была на редкость ясная, память ни разу его не подвела, речь отличалась связностью.
Виндзор, сохранявший всю необходимую внешнюю почтительность, тоже высказывался совершенно откровенно.
Я, как и намеревалась, села рядом с Эдуардом и завороженно наблюдала поединок характеров двух сильных мужчин. Меня покорил Эдуард, который моментально схватывал самую суть событий, а за Виндзора я боялась — как бы он не перешел границы дозволенного. Отчего меня это волновало? Какое мне дело до него? И сама не знаю, но только безразличной к нему я не была.
А Эдуард потоком обрушивал на голову своего наместника в Ирландии все новые и новые обвинения:
— Злоупотребление властью… бессмысленное кровопролитие… участие в позорных и преступных деяниях… недостойное служение собственной выгоде… беззастенчивое распоряжение поступлениями от налогов…
Виндзор выслушивал все это с непреклонным видом, твердо стоя на ногах, гордо подбоченившись. Думаю, с момента прибытия во дворец лицо его так ни на минуту и не смягчилось.
Был ли он виновен? В этом я не была уверена, хотя он признал давеча мои первые обвинения. От обвинений же короля он защищался с полной непринужденностью, давая ответы без промедления и без малейших колебаний. Да, он обложил ирландцев большими налогами. Да, он использовал судебные преследования, дабы удержать власть Англии. Да, он предоставлял преимущества живущим в Ирландии англичанам, в ущерб коренным ирландцам, ибо всякая иная политика была бы самоубийственной. А большие поступления в казну разве не были необходимостью, чтобы оплачивать английское войско и тем держать в повиновении ирландских мятежников? Если это называют непомерным налогообложением и вымогательством — такое обвинение он готов признать. В самой Ирландии все называют это поддержанием мира. И он готов поспорить с каждым, кто желал бы иными способами поддерживать мир на этом Богом забытом острове, разделенном на враждующие между собой кланы, вечно готовые взяться за оружие, — способами, исключающими угрозы и подкуп.
— А что стало с выделенной на эти цели королевской субсидией? — поинтересовался Эдуард, нимало не тронутый речами Виндзора.
— За ту субсидию я горячо вам благодарен, государь. — Виндзор, по крайней мере, старался говорить примирительным тоном. — Но деньги давно уж истрачены. Сейчас я предоставлен самому себе, а потому вынужден прибегать к таким средствам, какие имеются в моем распоряжении.