Для тревог не было ни малейших оснований.
Отчего это мы никогда не замечаем надвигающейся беды, пока она не обрушится на нас подобно зимней буре, внезапно налетающей на мирно спящий берег и несущей с собой гибельные разрушения и бедствия? Я не видела, как сгущаются тучи, но буря разразилась над нашими головами со страшной силой, сметая все на своем пути.
Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что и не могла предвидеть этой ужасной бури. Подходило к концу годовое перемирие с Францией, впереди маячила новая война, но время в запасе еще оставалось. Можно было надеяться на продление перемирия. Во всяком случае, ни та, ни другая сторона не спешила начать очередную кровопролитную схватку.
Здоровье Эдуарда колебалось на острие ножа, но все же удерживалось на этой грани. Выпадали добрые дни, в иные же его охватывала меланхолия, которую я не в силах была разогнать, однако смерть к нему пока не приближалась. Если уж говорить правду, то принц Уэльский был куда ближе к ней. Если я хоть что-то понимала в течении его болезни, то саван для него придется шить не позднее чем через год. У Джоанны, обеспокоенной будущим своего сына, нервы были натянуты, как шерсть на веретене неумелой пряхи. Нрав ее, и раньше непредсказуемый, стал невыносимым. Но вот король держался за жизнь, а наследовать ему должен был юный Ричард.
Виндзор находился в Ирландии, переписываться с ним мы могли лишь от случая к случаю, но я твердо верила, что в один прекрасный день он ко мне вернется. Даже себе я не желала признаваться в том, как сильно по нему тоскую.
Весной нового года был созван парламент. Королевской казне требовался значительный приток золота для содержания войска, эта задача оставалась самой важной, а потому необходимо было повысить налоги и тем увеличить поступления средств в казну. В целом не происходило ничего необычного. Даже принц Уэльский собрался с силами и присутствовал на церемонии открытия парламента — рядом с Гонтом и королем. Эта царственная троица выглядела чрезвычайно внушительно в своих багряных одеждах, отороченных мехом горностая и скрывавших то, что жизнь под двумя из них едва теплится.
Джоанна при дворе старалась не появляться, ни о каком колдовстве никто и не упоминал.
Так дни текли своей чередой, началось уже лето 1376 года. Кто мог предвидеть, к чему приведет созыв Эдуардом того трижды проклятого парламента? Не было и намека на близящуюся опасность, когда высшая знать, епископы и депутаты от общин собрались в Расписной палате Вестминстерского дворца, почтительно кланяясь королю и обмениваясь друг с другом официальными улыбками. Никакого непривычного волнения в их рядах не замечалось. Да и с чего бы стали лорды и общины перечить королю? Парламент должен был, как всегда, дать согласие на увеличение поступлений в казну. Депутаты от общин, как им и положено, удалились в зал капитула Вестминстерского аббатства, дабы избрать главу и рассмотреть затем предложения о новом пополнении королевских закромов. Обсуждение обещало быть кратким и результативным.
Черта с два! Ни то, ни другое. Очень скоро мне предстояло об этом узнать.
Гонт, еле сдерживая гнев, распахнул дверь в гостиную короля, где сидела я. Сорвал с себя шляпу и перчатки, плечом оттолкнул Латимера, громко хлопнул дверью и, пройдя через всю комнату, остановился передо мной.
— Где он?
Гонт редко выходил из себя, но сейчас он был в бешенстве. Я смахнула в кучу бумаги, которые изучала до того, сунула их как попало в ящик, где хранились мои перья и чернила, и поднялась со стула. Сердце учащенно забилось от внезапных недобрых предчувствий.
— Король почивает… — Я шагнула к двери в спальню Эдуарда. Он слег от переутомления.
Не в силах сидеть спокойно, Гонт закружил по комнате.
— Общины! Они избрали своим спикером Питера де Ла Мара.
— Ах!..
— Де Ла Мара, черт возьми! — Гонт от злости скрипнул зубами. — Вам это имя, разумеется, кое о чем говорит.
Вместо ответа я лишь высоко подняла брови. При дворе абсолютно всем было известно, что не так давно у меня произошло столкновение с одним из де Ла Маров, прискорбный инцидент, которому никто не придал большого значения. Благоразумие подсказывало, что мне тогда не следовало вмешиваться в чужой спор, однако разве можно прислушиваться к голосу благоразумия, если невиновному человеку отказывают в правосудии? Я вмешалась в это дело, которое меня лично никак не затрагивало, и, если говорить откровенно, его результат — по счастью, в мою пользу — принес мне немалое удовлетворение.
— Новый спикер палаты — не друг ни вам, ни мне, — заметил Гонт, туго скрутил портьеру, потом с силой ударил по ней кулаком; смятая портьера бессильно повисла. — И я не знаю точно, кого из нас он ненавидит больше.
— Могу высказать догадку.
В личные покои Эдуарда мало кто рисковал вторгаться незваным, а потому я оставила церемонии и села в кресло — так, чтобы держать в поле зрения нервно расхаживающего по комнате Гонта. Мой недавний противник приходился двоюродным братом этому самому Питеру, которого теперь избрали спикером Палаты общин. То был Томас де Ла Мар, настоятель аббатства Святого Альбана, человек, известный своей начитанностью, но отнюдь не сочувствием и любовью к ближнему. Человек, не склонный искать общий язык с кем бы то ни было.
Столкнулись мы в вопросе о том, кому должно принадлежать крошечное поместье Оксхей. Аббат настаивал на том, что ему, и добился изгнания из поместья настоящего хозяина — Фицджона, жившего там и ранее. И что было делать Фицджону? Прежде чем возвратиться в свое наследственное имение, он сделал ловкий маневр и передал поместье мне. А аббат, уже готовившийся собрать толпу местных жителей и окончательно изгнать Фицджона именем святого Альбана, в последнюю минуту решил, что связываться с Алисой Перрерс ему не стоит.