— Вот то, чего вы хотели, Вилл.
Он взял пергамент, пробежал его глазами, лицо осветилось радостью победы — я поняла, что поступила совершенно правильно.
— Ирландия! — воскликнул он.
— Да. Ирландия.
— Наместник короля.
— Очень высокий пост.
— Значит, вы отделаетесь от меня раньше, чем мы думали.
— Именно.
Виндзор аккуратно свернул грамоту и вдруг глубоко задумался — я не сомневалась, что именно так он себя и поведет.
— Это ваших рук дело?
— Нет, — солгала я, не испытывая ни малейших угрызений совести.
— Что же заставило его переменить мнение? — спросил Виндзор, пронизывая меня взглядом.
— Кто может это знать?
Меня так угнетало предстоящее расставание, что я поспешила повернуться к двери, — пусть он сам празднует неожиданный успех.
— Для вас это тяжело? — остановил меня его вопрос.
«Тяжело — уговорить Эдуарда или отпустить тебя?»
Я понимала, что, вопреки моим уверениям, он все равно подозревает о моем участии в свершившемся: за прошедшие дни мы сумели хорошо узнать друг друга.
— Нет, — ответила я ровным голосом. — Эдуарду требуется муж способный и умелый, а не юнец, у которого едва молоко на губах обсохло. Вы же сами говорили, что заменить вас там некому.
— Вы знали, что так оно и выйдет, Алиса.
— Знала.
Мы все еще стояли поодаль друг от друга, но вот Виндзор преодолел разделявшее нас пространство, стал меня целовать, пробуждая во мне уже ставшую привычной ответную страсть, без которой я теперь не могла чувствовать себя счастливой.
— Это как раз то, к чему я стремился, Алиса. — Он что же, думал, я сама этого не знаю? На миг меня опечалило то, что должности в далеком краю он желает сильнее, чем меня, но его следующие слова развеяли эту печаль. — Я буду скучать без вас гораздо более, чем раньше считал возможным скучать по женщине. — Раны мои немного затянулись, я приникла головой к его плечу. Потом он взял меня за подбородок, приподнял и посмотрел мне прямо в глаза. — Я хотел бы спросить, будете ли вы скучать по мне… да только вы все равно в этом не сознаетесь, верно?
— Конечно. Мне нельзя. — Я нахмурилась, ощутив себя меж двух огней, которые сама же и зажгла. А он погладил пальцами складку между моими нахмуренными бровями.
— Отчего это? Вы чувствуете себя виноватой?
— В какой-то мере, — признала я. — Наверное, фаворитка короля не вольна скучать по вам. Наверное, она не вольна дарить свои чувства другим.
— Вы дарите их королю?
— Дружбу. Сострадание. Уважение. Все это вместе. Я не оставлю его, Вилл. Я не вольна уйти отсюда, пока он жив.
Наконец-то Виндзор отложил документ, отнимавший его у меня, и в голосе его зазвучала нежность:
— Ну, тогда у короля нет более верных подданных, чем вы. И все же я утверждаю, что скучать по мне — это ваше право.
— Значит, буду скучать. — Хотя бы это я могла ему сказать, отбросив прочь чувство вины.
— Пишите мне, — проговорил он, ласково целуя меня в лоб.
— С риском, что письмо перехватят?
— А вам нет нужды уверять меня в своей неугасимой любви. Да вы и так не станете писать об этом!
Я тихонько рассмеялась. Мы стали хорошо понимать друг Друга.
— Я буду писать вам.
Мы воспользовались этой нечаянной возможностью побыть вдвоем в скудно меблированной комнате Виндзора. В общем-то, не слишком удобно: предаваясь любви на узкой лежанке, мы оба опасались, что нас застанут. Быстро сняв часть своих одежд, мы торопливо слились в одно целое, не столько от переполнявшей нас страсти, сколько желая подтвердить верность друг другу. И все же я не могла отпустить его, не испытав еще раз этой упоительной близости: кто знает, сколько месяцев пройдет, прежде чем я увижу его снова?
За все это время мы обменялись лишь несколькими словами — о чем было говорить?
— Берегите себя, — прошептал Виндзор.
— Вы тоже.
— Мысленно вы останетесь со мной, Алиса.
— А вы — со мной, Вилл.
Он уехал через неделю. Я не могла словами выразить горечь от этой потери — слишком она была велика. Он обещал, что станет думать обо мне, а на большее я и не рассчитывала. Впервые в жизни я ощутила, что значат слова «разбитое сердце».
«Да какое же оно разбитое? — укоряла я себя за неразумие. — Как оно может быть разбитым, если только ты не любишь Виндзора?» Разумеется, я его не люблю! А что же сам Вильям де Виндзор? Через месяц я получила нежданную весточку от своего далекого супруга. Он кратко описал события в Дублине, а ниже добавил:
Я говорил, что стану скучать по Вам, Алиса, помните? Так вот, я скучаю. Вы принадлежите мне, а я, похоже, принадлежу Вам. Оставайтесь в добром здравии. Мне нужно быть уверенным в том, что Вы благополучно дождетесь моего возвращения, когда бы это ни произошло.
Ничего более поэтичного от Виндзора я не слыхала. Это был дорогой подарок. Ну да, я всплакнула.
Как я могла вести себя так катастрофически недальновидно? Я стала непростительно самодовольной, слепой к тому, что происходит на свете, — это ничем нельзя оправдать, кроме разве одного: спокойное течение событий убаюкало меня, убедило в том, что никаких перемен не предвидится. Так чего бояться? Ничто не предвещало, что эти длинные теплые дни лета 1376 года таят в себе опасность. Эдуард окреп настолько, что сумел организовать турнир и великолепный праздник в Смитфилде, на котором я играла главную роль — Повелительницы Солнца, и вспоминать об этом было очень приятно. Как и о том, что Виндзор обещал скучать по мне.