— Возможно! Докажите свои слова!
Смягчившись под его натиском, я оставила в покое одежды, подошла к нему, и он заключил меня в свои объятия. Мы ведь очень хорошо понимали друг друга, разве нет?
— Я хочу только вас, Вилл, и никого другого, — проговорила я и прижалась к его губам.
Я надеялась, что это его убедит, и он, к моему облегчению, меня не оттолкнул, хотя я и побаивалась. Что заставляло меня так крепко любить его?
Я ведь любила его. Хотя и притворялась, что не люблю.
— Приятно слышать. — Он поцеловал меня в губы с заметной страстью. — Поехать с вами?
— Не нужно. Я поеду одна.
— И все же я настаиваю на том, что вам не…
— Вилл, не надо… — Я положила палец ему на губы.
— Хотите, чтобы я остался на ночь с вами? — спросил он, покусывая мне кончики пальцев.
— Хочу.
Он и остался.
— Я сумею вас защитить, не сомневайтесь, — проговорил он, целуя меня в шею, когда я уже доказала всю безосновательность его ревности.
— Не сомневаюсь, — ответила я, отгоняя подступающий страх: слишком могущественны могут оказаться силы, направленные против меня и против него, если он станет меня защищать. Королевское гостеприимство в подземельях Тауэра — вовсе не досужие вымыслы.
— Я никому не позволю обидеть вас.
— Знаю.
Его сильные руки помогали мне на время справиться со своими страхами. Мне было хорошо с ним. А когда поднялось солнце, на сердце у меня стало гораздо легче.
— Не уезжайте! — пробормотал Виндзор.
И снова мы сумели избежать рискованного слова «любовь». Приходилось смириться с тем, что оно так и не прозвучит.
Но к совету Виндзора я не прислушалась и двинулась в путь к Вестминстеру.
Все же я не до конца утратила здравый смысл: не привлекающая внимания в своем черном с серым одеянии, вполне похожая на зажиточную вдову, я прошла сразу к Вестминстерскому аббатству, а двое дюжих слуг помогали мне прокладывать путь сквозь толпу. Я буду ждать там. Пусть над моей головой вознесутся ввысь торжественные голоса монахов, отпевающих Эдуарда, а я возблагодарю Бога за то, что Эдуард избавился наконец от ужасов длившейся несколько дней агонии. Никто не сможет прогнать меня отсюда — ни Джоанна, ни сам дьявол. Пробираться через большую толпу народа, как и следовало ожидать, было совсем не просто, но решительная женщина вполне могла это сделать, не стесняясь пользоваться локтями.
Мы дошли до дверей. Еще несколько шагов, и можно будет проскользнуть внутрь собора. Я удвоила свой натиск, проталкиваясь среди множества столпившихся здесь людей. Джоанна меня не увидит.
Раздались громкие звуки труб, и все вокруг замерли, хотя со всех сторон меня все равно давили и толкали, пока королевская стража не оттеснила передних, используя алебарды и древки копий. Я продвинулась как можно ближе к первым рядам и увидела, как к огромным дверям идет новый король, еще не коронованный — бледный, почти незаметный в траурных черных одеждах, с развевающимися на ветру светлыми волосами. «Бедняга!» — подумала я. Ничего похожего на силу и властность отца и деда — нет сейчас, не будет, как я предчувствовала, и в дальнейшем.
А рядом с ним? Я даже зашипела сквозь стиснутые зубы. Рядом с ним шествовала его матушка, державшаяся покровительственно, упивающаяся собственной важностью. Кислая мина Джоанны Прекрасной плохо скрывала ее торжество. Не по годам располневшая и постаревшая, закутанная в черный бархат и соболий мех, она больше всего напоминала одного из тех откормленных воронов, которых держат по традиции в Тауэре.
«Будь ты проклята за то, что не даешь мне побыть рядом с Эдуардом!»
Она проходила так близко, что я могла бы дотронуться до нее. Пришлось сдержаться, чтобы не ударить ее, ибо в ту минуту слепой ненависти я отвергала ее превосходство, ее знатность, ту власть, которую она захватила, отняв у меня. Но противопоставить ее власти мне было нечего.
«Надеюсь, твой дражайший сынок сумеет избавиться от твоей опеки, едва подрастет! Надеюсь, с годами он станет прислушиваться к Джону Гонту!»
Ощутила ли она волну моей враждебности? В ее походке появилась некая неуверенность, словно она учуяла насылаемые мною на ее голову проклятия. Поравнявшись со мной, повернула голову. Мы встретились взглядами, ее глаза расширились, рот чуть приоткрылся, черты лица окаменели, и я испугалась той угрозы, которая читалась на ее лице. Несмотря на всю торжественность погребальной церемонии, она вполне могла обрушить кары на мою голову. От ее пухлых рук зависело сейчас все мое будущее. Для чего я столь необдуманно пошла на такой риск?
Джоанна закрыла рот, щелкнув зубами; от нерешительности не осталось и следа. Ах, какой она стала самоуверенной! Чуть улыбаясь, она крепко взяла сына за плечо, подталкивая его к дверям аббатства. Каким красноречивым был этот малозаметный жест! Они прошли мимо меня, и неприятный холодок страха, пробежавший по затылку, исчез. Она решила оставить меня в покое. Я облегченно вздохнула.
Слишком рано! Слишком! Джоанна остановилась, резко развернулась на каблуках. Стоявшая вдоль всего пути стража вытянулась по стойке «смирно», воздела свои алебарды, и страх с удесятеренной силой захлестнул меня, выдавливая воздух из легких. Решится ли она? Наши взгляды снова скрестились, как у неподвижных каменных изваяний, смотревших друг на друга со стен собора у нас над головами. В ее взгляде сверкала злоба, в моем светился вызов. Посмеет ли она покарать меня за все, что я защищала, за все, чем я была для Эдуарда? За это открытое неповиновение недвусмысленному приказу?